некто Каневский

мы, образные коллекционеры,
сим обновляем заскорузлый тренд,
как долларовые миллиардеры,
открывшие в калькутте секонд-хенд,
и, пряча в виршах всякую скабрезность -
какой-нибудь декодер пал-секам -
рассеянную всюду бесполезность
мы прибираем медленно к рукам.

когда-нибудь, критическую массу
набравшая, она взорвет миры,
и толпами людей, бегущих в кассу,
упившиеся, радостной игры
адепты, словно некий юрий лотман,
усмешку скромно прячущий в усах,
мы будем, безнаказанно-бесплотны,
резвиться в равнодушных небесах.

жил творческим трудом:
плыл солнцевским прудОм.
под облачной шинелью
был обморочной форелью,
идущей на нерест, в дом.

боль на пути, гной,
что толку стоять, бояться,
не лучше ль терять, метаться,
вернись в бутыль, метакса,
выпей меня, метафора,
и закуси мной.

не спи же меня, я свой,
как лист перед травой,
как голос перед прицелом,
я лишь притворяюсь целым,
а сам тороплюсь на нерест
частицею ли, волной.

и эти слова, слова,
листы, сперва пустые,
а после едва-едва
уловимые на просвет.
спеши вослед за мальками:
встретятся с рыбаками,
и вот ничего нет.

а так и было сперва:
горячая голова
ночью перед рассветом.
думал, я не об этом?
а вот и чёрта с два.

осень или весна.
отзвук благовеста.
лето с зимой так близки.
(гоголь. из переписки
выбранные места)

сны наши нелюдимы
были и в первом классе.
эй, на костях сыграй!
богостроитель дима
ждет богоборца васю
у переправы в рай.

холод как элемент
встречи, а тьма - как свет.
смерть - как новый порнограф.
если повременю -
мы и не то увидим.
из лесу тихо выйдем,
сядем ближе к огню.

запечатлей, фотограф:
городу и селу
нас подают к столу,
наших под писк истерик -
"не убоимся тени!"
"не предадимся злу!"

а было неплохо,
пока запекалась в золе картоха
и, словно саргассова густота,
летели, грозя пожаром, искры в нас,
как неуклюжая новая искренность,
похожая на чтение нот с листа.

а было красиво,
пока хватало в душе керосина
поджигать искусством сонные города.
это - мечта пиромана,
сон во сне или дырка на дне кармана.
но граница с жизнью была тверда.

а было внезапно,
когда включилось позапрошлое завтра,
день сурка, убогонькое торжество.

а ты маши, ах,
волшебною палочкою, машиах,
пока не останется ничего.

***
сергею шестакову

по мутному зеркалу
песка
во время отлива
следы затягивает
и полирует
ветер постоянного
поражения

ты ещё думал -
что всё время
гудит
у тебя внутри? -
будто там вдалеке
плачут
пятилепестковые цветки
сирени -
малые дети
сирен воздушной тревоги
дальние правнуки
погубительниц
одиссея

полуприталенный
город у моря
с вытачками пристаней
с пуговицами киосков
и с богоматерью
звездой маяка –

отвернись от меня
я тут случайно
насладившись бурей
в полной мере
завязываю на память
узелки штиля
каждого хватит на день

все равно на любом окне
записка

сдаётся в аренду
сущность сути
центр сердцевины
dew a mon deu

та кого послали на замену
музыке воды по водостокам
шелесту листвы по тротуарам
ветру переменных направлений
по кривоколенным переулкам
с полпути свернула и осталась

каждый день теряет по залогу
кровью переписывает чеки
я её уже почти не помню

помню как идти от центра к дому
с медленно закрытыми глазами
с кораблем бумажным из ладоней
пущенным в пустонебесной луже
плавать за словами составными -
тонкорунный пепельнокрасивый
густопсовый тщательнонебрежный -
и с иным
согласно предписанью
запрещённым плавать в местных водах

помню обработку и шлифовку

помню все мосты бывали справа
слева - только вынутый из почты

помню как стояли у подъезда
и уйти друг другу не давали

в некотором смысле - и теперь так

он поселился на теплой крыше -
"и это переживу" -
а карлсон, изгнан, летает выше
и крестит собой москву
ночами, даром что лютеранин,
под внутренний рэпов бит,
покуда, принят за дрон, не ранен -
не ранен-ранен-убит.

он мог бы тогда завести собаку
и жизнь бы пошла прямей -
потом склонил бы к тайному браку
соседскую лили мэй,
никаких сомнительных разговоров,
лишь лозунги за вождя,
и салат из жареных помидоров,
и спиться чуть погодя.

но ладно, что уж. прошел проверку.
понятное - там, в конце.
уже произнесена омерта,
проверен, не сбит прицел.
не умеет плакаться и молиться.
мультяшный покрой лица.
помянем доброго террориста,
веселого мертвеца.

я так и знал что всю отдам зарплату
за антикварный атлас ойкумены

а дальше что? а дальше ничего
но теплится подробная надежда -
обмоют и сожгут за счет общины
и похоронят тихо по-людски

армейский друг приедет из арада
а штатский враг
партикулярный критик -
из пепельных кирьятов под горой

и в общем всё

смотри не рой в саду
там лишь навоз
я был дурак конечно
но всё же не настолько
а возьмёшь
мою - как траур кончится - себе
она и скажет где искать заначку

на синем небе облако-строка
как голос твой
под ветром растворится
в иной дали
чей смысл
расположенье
и шелест трав мы всё равно не сможем
представить
как бы ни старались мы

***
н.и.

лист со словами
(словами)
лежит на столе
в комнате тёмной
и в более тёмной стране

что до - крути окуляры -
до материка
там уж
не скажешь и "тьма" -
столь она велика

свет происходит
из середины листа
он освещает
угол дивана
кота
серую тряпку
похожую формой на мышь
кажется гаснет
и кажется
ты его длишь

даже не знаю
как это тебе удалось

я просто лось
из рассказа бианки
я лось
думал кормушка
прибрёл на мерцающий свет

в темном окне -
как присмотришься -
мой силуэт

тебе - святая почта
без трекинг-номеров
мне – разбитной полночный
демарш политбюро

тебе – рассвета ради -
радийный перестук
мне – общие тетради
в количестве шесть штук
при обыске изъяты

тебе – лицо из книг
мне – прессою распятый
любимый ученик

тебе и мне – испанским
стыдом на нас подуй –
контакт по-гефсимански:
случайный поцелуй

тебе – на лужах наледь
и шпилей красота

мне – для чего бог знает –
везти с собой кота

тебе – корзинка снеди

мне – воздуха кружок

мы йедем йедем йедем
дас зайне мой дружок